Федор Конюхов - Сила веры. 160 дней и ночей наедине с Тихим океаном
Небесное царство – это царство совести. Словно ветер, испытующий дерево на прочность, так и меня по жизни Господь ведет вперед и поворачивает вспять: из тьмы к рассвету и от рассвета опять в потемки, от зимы к лету и снова к зиме, от юности к старости, а от старости вновь к младенцам.
Я думал, что знаю жизнь, прожив многие годы. Но оказалось, что, как малое дитя, только начинаю познавать мир. Бог дал мне родиться, чтобы жить без сожаления, то радостью, то горечью, то гневом, то готовностью простить тех, кто меня обидел. Я, как школьник и как супруг, а то как дитя, но только не старец по мышлению, но по возрасту. Прожитые годы пахнут вкусом вечности. С борта лодки, которая идет к берегам Австралии, я нуждаюсь в жалости, здесь я успокаиваюсь в лоне Господнем. Из океана вижу смятение живых и сострадаю им. Я ушел не за спортивными рекордами, которых ждут от меня. Я хочу исцелиться от тоски и безнадежности. Все время надеюсь, что именно здесь, в океане, однажды отыщу то, что утолит мою жажду.
25 февраля 2014 г.
День 65-й.
Тихий океан
10°25′ – Ю.Ш.
136°27′ – З.Д.
За сутки прошел 57 миль.
Я вчера жалел себя и был на веслах всего 14 часов вместо обычных 16–18. По моим подсчетам, до Полинезии осталось около 90 миль, настраиваюсь, что послезавтра буду их проходить.
Сегодня ночью села на мою лодку птичка, похожая на голубя, проспала до самого рассвета, а утром улетела.
«А мы – вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле – тень» (Иов 8:9). Господь Иисус, с какою кротостью Ты терпишь столькие мои грехи. Сколько Ты прощал, как будешь долго молчать? Но Ты, милосердный Господь Иисус Христос, смилуйся надо мной, взгляни на стертые ладони рук моих, и взгляни на ничтожество мое. Найди и для меня путь спасения.
Александр Сергеевич Пушкин писал о своих чувствах, которые сейчас меня трогают, как будто это все мое:
«…И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю».
Когда я был маленьким, не мог читать. Первую молитву «Отче Наш» мне читала, а вернее, говорила, бабушка Ирина по линии мамы, а я повторял. Я быстро запомнил и сам по вечерам, ложась в постель, по несколько раз повторял «Отче Наш». И в эти годы мой старший брат Виктор также читал для меня наизусть стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Молитва»:
«В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко –
И верится, и плачется,
И так легко, легко…»
Здесь нет праздников. Для меня праздник – это сидеть у костра из полен, которые ты собрал в лесу. Отдых после тяжкого подъема в гору разве не праздник? Вот и сейчас будет праздник после завершения изнурительной гребли на веслах, когда лодка «Тургояк» войдет в один из портов Австралии.
Для меня был праздник, когда паруса моих яхт были надуты ветром плывущих вокруг света. Праздник, когда я одолел переход на собачьей упряжке через купол Гренландии. Праздник, когда я заходил в свою часовню, потому что она укрывала меня от суеты. Праздник, когда я по вечерам в мастерской писал портрет своей жены Ирины. Я бы не строил часовни, не писал картины, если бы я не боролся, не преодолевал, не страдал, не рассматривал мерцающие звезды Млечного Пути.
Как я нуждаюсь в безмолвии, безбрежности? Поэтому я ушел в океан, затворился в молчании и наблюдаю издали за людьми, я хочу понять их; но когда вернусь, поймут ли они меня? Предвидеть заранее, каким будет мой финиш, невозможно. Как сказано: «ненавидящий душу свою сохранит ее». Я грешник, а потому отделен от праведных водами океана.
26 февраля 2014 г.
День 66-й.
Тихий океан
10°28′ – Ю.Ш.
137°24′ – З.Д.
Из-за туч медленно вышла полная луна. Небо сделалось бледно-желтым. Приближается полночь.
Странно, луна всегда вызывает у меня воспоминания о гонке «Идитарод». Такая ночь восстанавливает передо мной картину той гонки на собачьей упряжке по замерзшему льду речки Юкон на Аляске.
Голубой и рыхлый снег затруднял движение. Мой вожак Кан изо всех сил пробивал грудью путь, вдоль занесенной тропы стояли лиственницы. Я толкал нарты, помогал собакам справиться с тяжелой дорогой. Ноги часто проваливались по колено. Изо всех сил держался за рукоятку нарт, чтобы не отстать от упряжки. Собаки чувствовали, что скоро выйдем на русло реки с этой заснеженной долины, где будет полегче. Долину в этом месте сжимали крутые высокие горы. В скалистом коридоре, похожем на каньон, словно в гигантской трубе дул ветер начиная с восхода солнца, днем становился сильнее и утихомиривался только на ночь. Ветер заметал свежие следы впереди идущих погонщиков. Здесь на льду реки снега было меньше, продвигаться стало легче. Я на ходу рассматривал следы предыдущих нарт, надо не спутать их со следами погонщиков. У меня уже было такое на реке Этна: я направил упряжку по следу охотника и зашел так далеко, что потребовалось восемь часов выходить на путь «Идитарода».
Вот свежие следы лося, сбежавшего с крутого склона по правому берегу реки, их здесь называют «мус». Сюда впадает небольшой ключ, даже при таком морозе вода выступает на поверхность из-под снега. Здесь решил сделать остановку, дать передохнуть собакам и самому попить горячего чаю. Надел снегоступы, положил набок нарты на случай, если собаки увидят лося, чтобы не смогли погнаться за ним. Взял топор и направился за дровами. Мое внимание снова привлек след этого животного. Почему у него такой размашистый шаг? Кто спугнул его, когда он спускался на лед реки? На него со склоненной ели прыгнул какой-то зверь. Было видно, как лось метнулся в сторону, пробежал метров двадцать, упал на лед. Там он бился и пытался освободиться от нападавшего. Снег кругом пропитался кровью, но следов хищника я так и не нашел. Лосю удалось подняться, и он стремительно убежал. Я догадался, это была росомаха. У нее длинная, темная, похожая на медвежью, шерсть, а величиной она со среднюю дворовую собаку. Обычно питается мелкими животными, но не прочь напасть и на крупных копытных.
Где я остановился, на западной стороне реки, преобладал мелкий ельник и пихтач. У самого берега изредка виднелись из-под снега кусты багульника и шиповника. Кое-где по склонам росли кедровые деревья. На снегу под деревьями часто попадались следы зверей: лося, кабарги, росомахи, рыси, зайца и многих других. Ветви, которые я обрубал, от мороза были словно стеклянные. При ударе топора они звенели и рассыпались на мелкие осколки.
